Существуют игроки, которые пробираются в НБА не совсем обычным путём, как к примеру это сделал защитник «Голден Стэйт» и выпускник лос-анджелесского колледжа Доррел Райт. Можете себе представить, вплоть до 11-го класса один из лучших шутеров прошедшего сезона практически не воспринимал баскетбол всерьёз. Он страстно хотел попасть в бейсбольную лигу, и даже переехал для этого из Вашингтона в Калифорнию, где существовали целые комплексы для подготовки профессиональных бейсболистов. Однако как это часто бывает – случайная встреча с баскетбольным тренером привела к смене спортивных приоритетов и естественно очередному переезду – в Коннектикут. Именно там закончил школу наш герой, именно там должен был поступить в университет. Но не успел, потому что глаз на 19-летнего таланта, собиравшего коллекцию из 29,4 очка, 14 подборов и 5 блок-шотов положил глаз «Майами» и выбрал его под № 19 на драфте-2004. Вот вам и судьба!
– Доррел, расскажите, где вы играли в детстве?
– В основном в парке Святого Эндрю. Ох, это были сумасшедшие деньки. Рубились в баскетбол днями и ночами. У нас было много ребят, которые ходили в колледж. И кстати некоторые из них потом отправились в НБА: Хасан Адамс, Рашан Рид. Мы, наверное, стали самой известной баскетбольной троицей тех мест. Тяжело ли было? Чего скрывать, тяжеловато. Все ребята как на подбор были здоровые, крепкие, и каждый хотел только одного – побеждать. Ежегодно мальчишки приезжали из разных мест, потому что весь город знал, какая отличная у нас лига. Мы постоянно участвовали в различных сериях плей-офф между парками, и практически неизменно выходили в финал.
– Помните тот день, когда вы осознали, насколько физически сложна эта игра?
– Да, практически сразу. В первый же день когда я там играл, на мне чертовски жёстко сфолили, и я плашмя рухнул на землю. Хоть я и знал, что игра контактная, боль была невыносимой. Мне было тогда всего-то лет восемь или девять. Так что я сразу понял, что в баскетболе всегда нужно держать ухо востро.
– Когда вы рассказывали о своём прошлом, вы не раз упоминали о друзьях, которые попадали в банды и прочие преступные организации. Сложно, наверное, было не свернуть с правильного пути?
– Непросто. Но мне посчастливилось иметь отличных родителей, которые всеми способами удерживали меня от всяческих тёмных делишек. Я постоянно вёл активный образ жизни, знаете, бейсбол, баскетбол, футбол… На общение с друзьями было от силы несколько часов в день, так что было не до глупостей. Расскажу одну вещь про улицы Лос-Анджелеса. Они действительно затягивают, это правда. Вы видите своих друзей и сверстников, и хотите проводить время столь же весело, как и они. Но мои родители проделали большую работу, чтобы направить меня на верный путь.
– Вы изначально гораздо больше хотели стать бейсболистом, нежели баскетболистом. Когда же приняли окончательное решение сосредоточиться именно на баскетболе?
– Баскетбол и в самом деле вышел для меня на первое место, как только я перешёл в школу Лезингер. Я практически не играл в эту игру в девятом и десятом классах из-за плохих отметок. Скажем так, я никогда не считал себя прирождённым баскетболистом. Ну, честно. По какой-то причине мне всегда больше нравился бейсбол. Возможно, потому что мой отец хотел, чтобы я стал именно бейсболистом. Что уж говорить, в баскетбол я даже в 11-м классе играл нерегулярно. Но отдайте мне должное, в среднем я набирал примерно по 18 очков за встречу (смеётся). В 12-м классе у нас появился новый тренер – Реджи Моррис. Он занимался со мной очень много времени, и мои результаты выросли до 24 очков. Тогда-то мной и заинтересовались различные колледжи. Да что там, я мог отправиться практически в любой университет – все были бы рады меня видеть. И всё равно для меня тогда казалось практически невероятным, что я мог играть в НБА.
– По иронии судьбы вы были переведены в Лезингер в первую очередь для занятий бейсболом.
– Да, это забавная история. В Вашингтоне было просто ужасно. Мы выиграли всего одну игру за два года, и мой папа сказал: «Всё, мы уезжаем отсюда!» Я отправился в Серру, что в Гардене, но не добрал несколько баллов на экзамене. Провалился, одним словом. Поэтому тренер бейсбольной команды из Серры познакомил меня с тренером Лезингера, куда я и отправился. Точнее это мой папа решил, что я отправляюсь в Лезингер (смеётся). В первый же день, когда мы прогуливались по школе, тренер Ромеро сказал: «А здесь обитает наш баскетбольный тренер. Хочешь познакомлю?» Признаться, я особо не горел желанием, потому как уже два года практически не занимался баскетболом, и хотел сосредоточиться на бейсболе. Что я ему и ответил. Однако он лишь улыбнулся, и сказал: «нет, я обязательно должен тебя с ним познакомить». Коуча звали Шоуалтер. Он сказал мне: «Мы собираемся открыть спортзал в конце недели». Я пошёл туда и честное слово, начал заниматься там круглые сутки. Я был однозначно лучшим игроком. И знаете, что? Я решил, что буду играть в баскетбол.
– Это был ваш первый, так сказать «организованный» баскетбол, верно? До того, были лишь полулюбительские тренировки, да игры в парке.
– Да, всё верно. Как я уже говорил, до этого я играл только с местными командами. Это совсем не то, что поездки в Северную Каролину, Даллас, и прочие города. Так что это определённо был для меня первый большой опыт.
– И когда вам нужно было уже сосредоточиться на одном виде спорта, вы выбрали баскетбол…
– Когда тренер Генри Бибби пришел ко мне с этим разговором, я как раз развлекался около дома с бейсбольной битой. Он пришёл с баскетбольным скаутом, и они сказали мне, что пора делать выбор. Они совершенно на меня не давили, просто сказали, что понятия не имеют, как сложится для меня карьера в MLB. И в то же время заверили, что баскетбол – это мой спорт. Так я и принял это решение. Принял его без родителей, просто сказал им тогда: «Знаете, я хочу играть в баскетбол». И они хоть и были немного огорчены, сказали: «Хорошо, Доррел, мы понимаем, что это твой выбор». Вот так всё и было.
– А как же любовь вашего отца к бейсболу?
– Если честно, он был страшно зол. Папа считал, что бейсбол всегда будет для меня спортом номер один. Он был знаком со многими людьми, которые сделали себе хорошие бейсбольные карьеры, и считал, что я должен следовать тем же путём. Кто знает, может он и был прав (улыбается). Хотя мне кажется, что он был просто немного напуган, потому что не знал, как здорово за последнее время я научился играть в баскетбол.
– В итоге он принял этот выбор?
– Теперь уже, наверное, да. По крайней мере, я очень надеюсь на это (смеётся.). Хотя наверняка он до сих пор думает, что я был бы гораздо лучшим бейсболистом, нежели баскетболистом
– Глядя на вас не похоже, что вы подвергался такому же давлению, как и ребята, которые росли, играя в баскетбол всю свою жизнь.
– Согласен, и впрямь не подвергался. Маркус Уильямс, Бобби Браун, и многие другие ребята шутили: «Парень, ты действительно играл в баскетбол три года, и собрался в НБА?». Это меня страшно злило. Ведь я играл в баскетбол практически всю свою жизнь, пусть на серьёзном уровне только два года. Но я отвечал: «Ребята, я просто дико одарённый, вот и всё» (хохочет).
– Как тренер Моррис влиял на вас как на площадке, так и вне её?
– Я могу однозначно сказать, что этот человек очень много для меня значит. Не только в плане баскетбола, но и в плане формирования моей человеческой личности. Ведь я в ту пору был практически не тренируем, да и вёл себя скверно. Он же стремился максимально просто доносить до нас, игроков, невероятно тяжёлые вещи. Слушать его было одно удовольствие. К тому же он умел выявить лучшие качества абсолютного каждого игрока.
– Когда вы говорили, что плохо тренируемы, что вы имели в виду?
– Как я уже сказал, у меня был довольно скверный характер. Считал себя самым умным что ли. Здорово, что тренер сумел со мной совладать. Вообще это довольно частое явление, когда ты растёшь в «центральных районах». Они то, как раз и отличаются высоким уровнем преступности и безработицы.
– Часто он сажал вас на скамейку во время игры?
– Он никогда не заставлял меня просиживать на скамейке всю игру, но если я что-то делал не так, запросто мог посадить – малость подумать. Я сидел несколько минут и говорил после этого: «Всё, я готов, тренер!» (смеётся). В такие мгновения он лишь качал головой, и отвечал: «Нет, Дорелл, ты ещё не готов»". Я сидел ещё несколько минут, и только тогда он, наконец, возвращал меня. Это действительно шло мне на пользу, потому что я был страшно зол, и готов был разрывать все и вся. Также я никогда не забуду другого тренера – Эрика Хардена. Летом он практически каждый день отправлял меня заниматься в тренажёрный зал – по два, а то и по три часа. Оба они приложили невероятно много усилий, чтобы помочь мне стать профессиональным спортсменом. Их заслуга в этом колоссальна.
– В Лезингере у вас был товарищ по команде Келси Барс, который умер прямо в тренировочном зале в Лос-Анджелесе. Ему было всего 16…
– К сожалению, когда всё это произошло, меня не было рядом. В это время я находился подготовительной школе. Но я, конечно, слышал эту историю. Говорят, что практически сразу после игры он рухнул без сознания. Мои друзья, тренер, все кто был там, рассказывали, что он играл просто невероятно. Безусловно, я хотел бы увидеть это. Тогда мне действительно было очень больно. Он играл лучше всех нас и, безусловно был самым талантливым. Если бы не тот несчастный случай он однозначно мог бы засветиться в НБА.
– Какие моменты были лучшими для вас за время в Лезингере?
– Наверное, к ним можно отнести все наши домашние игры. А также признание лучшим игроком года в нашей конференции. Этот титул был очень важен для меня. Я потратил много сил, чтобы заполучить его, и был безумно счастлив, когда стал лучшим.
– А что такого особенного было в домашних играх?
– Поверьте, наши домашние игры – это было что-то! Настоящее безумие. На них приходило очень много народу. Секрет в том, что мы кардинально поменяли стиль игры – она стала зрелищной и захватывающей. На трибунах действительно была незабываемая атмосфера, яблоку негде было упасть – народ сидел в проходах.
– После вашего последнего года Лезенгире, вы записались в подготовительную школу в Коннектикуте. Можно поинтересоваться, зачем?
– Многие идут туда для лучшей подготовки к колледжу. Я – не исключение. Правда в моём случае, помимо этого, я хотел подтянуть ещё и свои баскетбольные навыки. И подготовительная школа действительно мне в этом очень помогла. Она помогла мне и в более качественной подготовке жизни в Майами, где я провёл свой первый сезон НБА.
– Был ли какой-нибудь положительный момент в том, что вы целый год были вдали от Лос-Анджелеса?
– О, да! Потому что теперь я очень далеко от этого города. Если кто-нибудь был в Южном Кенте, они расскажут вам, как тут тихо. Меня практически ничто не отвлекало. Только школьные дела, и баскетбол – кропотливая работа над своей игрой. Не страшно выходить на улицу, погулять с друзьями. Никаких выстрелов. Ничего.
– Это значит что настоящий большой мир там?
– Пожалуй, да. Это действительно большой мир. Переезд в Южный Кент однозначно сделал меня сильнее, и немало способствовал моей удачной карьере.
– Как вы думаете, влияет ли на вашу игру то, что вы выросли именно в Лос-Анджелесе?
– Наверное… Все лос-анджелесские ребята… они какие-то спокойные что ли. Если вы посмотрите как Джеймс Харден, Бэрон Дэвис, Рассел Уэстбрук, легко попадают в корзину, вы увидите это. Увидите, какой у них спокойный и разумный стиль игры.
– Что значит для вас быть баскетболистом из Лос-Анджелеса? Считаете ли вы удачей, что ваше детство прошло именно там?
– Многие ребята приходят в НБА именно из Лос-Анджелеса, и наверное в этом плане мне повезло. Большинство из них становятся суперзвёздами и заключают неплохие контракты. Моя история немного отличается от этих ребят, но я определенно везунчик. Разве нет?